Детектив на исходе века [ Российский триллер. Игры капризной дамы] - Сергей Трахименок

— Нет, а надо?

— Конечно… Завтра после смены сможешь? Часов в семь? — сказал Федя и, придерживая одной рукой трубку, достал другой записную книжку, но в календарике посмотрел не завтрашнюю, а сегодняшнюю клетку — она была свободной.

— Лады, — сказал Кондратьев.

Договорившись о встрече, Федя пошел к начальнику. Тот, закрыв двери, сказал почти торжественно:

— Из управления только что звонили. Просили принять самое деятельное участие в расследовании этого ЧП…

— Что мы и делаем, — ответил Федя, мельком заметив, что фраза понравилась шефу, как кошке валерьянка. «Мы» — всегда приятней, совсем не то, что — «я».

В обед Федя почувствовал озноб и вспомнил сквозняк в трубе. Но делать было нечего, он доработал до вечера, встретился с Кондратьевым и в восемь часов направился домой.

По лестнице он поднимался уже с сильным насморком, предчувствуя, что это будет еще одним раздражителем для и без того раздраженной в последнее время Натальи.

«Эх, Натка, Натка, — думал Федя, — шесть лет назад, когда мы только поженились, ты со мной на край света готова была пойти и в шалаше жить. А сейчас тебя то квартира не устраивает, то моя работа, то вообще непонятно что… Хотя почему же непонятно… Понятно».

Наталья ехала в Каминск с надеждой на лучшую жизнь. А как же иначе? Мужа-то переводят на вышестоящую должность (так ей сказали с управлении), а раз так, то все, что они имели в Н-ске, в сравнение не должно идти с тем, что они будут иметь в Каминске.

Но Каминск встретил их равнодушно. С жильем здесь было так же плохо, как и в Н-ске. Кроме того, для исполкома было слишком накладно выделить приезжим специалистам сразу две квартиры. Исполком спустя год выделил одну, которая, разумеется, досталась шефу. А тот, до получения ее дневавший в жилотделе, перестал там появляться вообще. А под лежачий камень, как известно, вода не течет…

И с работой у Натальи не получилось. Первое время она устроилась было на «ящик», но там не прижилась и ушла в торговлю. Хотя ушла — неточно сказано. В торговлю ее переманила заведующая универмагом Баклавская. Она была баба хитрющая и заполучить себе в магазин жену сотрудника КГБ считала большой удачей. В жизни завмага всякое может случиться — где милиция прижмет, где сам во что-нибудь влипнешь, — и чем больше будет рядом с тобой людей близких к тем, кто может насолить или помочь, тем лучше.

В последнее время Наталья сильно изменилась. Она потеряла интерес к дому, и квартира без женской руки вмиг превратилась в берлогу. Реже, чем раньше, стала пилить Федю, посылать его к начальнику и в исполком требовать квартиру, но если уж посылала, а он упорствовал, то доходила до истерики. А потом вдруг впадала в состояние прострации, а после опять начинала плакать и злиться, называть Федю дураком за то, что он согласился ехать в Каминск, а уж если согласился, то должен жить так, как живут все каминцы. А каминцы, по ее мнению, хапают все, что плохо лежит, живут в свое удовольствие и совсем не работают, а уж если и работают, то получают не то что он…

Разумеется, Натальи дома не было.

Федя поставил на плиту чайник, достал из холодильника масло, стал резать хлеб.

Федя уже и бутерброды съел, и посуду вымыл, и в постель лег, так как его знобило, а жены все не было.

Термометр показал тридцать семь и восемь. «Ого, труба может выйти боком…»

Наталья появилась около десяти. В курточке, без платка, с короткой прической, чем-то похожая на мальчишку-сорванца, она почти не изменилась с тех пор, как они познакомились в Н-ске.

— Что с тобой? — с преувеличенным беспокойством спросила она, заглянув в комнату и увидев мужа в постели.

— Температура, простыл, наверное, — ответил Федя, определив, что Наталья не станет продолжать вчерашний разговор. — Ты чего болтаешься по ночам? — не удержался он. — Хулиганы…

— А меня проводили… девчонки…

— Опять день рождения?

— Ага, — хохотнула она и ушла в ванную.

Было слышно, как она плещется, смывая с лица косметику. Когда вернулась, Федя, подавив в себе чувство ревности, сказал:

— Я там чай заварил.

— Я сыта, — ответила Наталья. — Зава (так она называла свою благодетельницу) выставляла сегодня.

— Выставляла, — повторил он и подумал: «Быстро же она нахваталась полублатных словечек». — А че это, — сказал он, — Зава выставляла, ведь день рождения не ее?

— На то она и Зава, — ответила Наталья. — Раз у сотрудницы день рождения, то она не может остаться в стороне.

— Ну прямо мать родная…

— Да, — с вызовом ответила жена, — мать родная. Не то, что некоторые… — И, расплакавшись, убежала на кухню.

«Эх, Натка… Хлюпаешь носом, среди кастрюль, год-два назад подошел бы к тебе, погладил по голове — и все проблемы ушли бы, как вода в песок».

— Я буду, спать на кухне, — сказала она так, чтобы он услышал.

— Спи, — ответил он, — но матрас я тебе дать не могу. Негоже больному человеку на голой сетке спать.

Спустя полчаса она пришла в спальню, плотно прикрыла дверь, чтобы не так было слышно телефон, если опять кто-нибудь позвонит, легла с краю и уснула. Федя же, несмотря на раннюю побудку, не спал. Першило в глотке не то от насморка и температуры, не то от обиды и ревности.

С Натальей он познакомился в восемьдесят пятом, хотя до этого судьба однажды свела их, когда Федя еще учился в институте.

Федя работал на заводе, а Наталья заканчивала учебу в техникуме. Они поженились и поселились в общежитии. Потом она ждала год, пока он «приобретал в Европе вторую специальность», а потом они опять жили в том же общежитии, поскольку управление договорилось с заводским начальством о том, чтобы Федю с женой не выселили, несмотря на то что он ушел с завода.

В те времена она не обращала внимания на бытовую неустроенность, считала все это временным (не могут же не дать квартиру сотруднику КГБ), старалась изо всех своих силенок создать уют в комнате в дюжину квадратных метров, в которой она была полноправной хозяйкой, и говорила Феде, что он — опер на службе, а она — дома. И Федя не противился, ему было приятно участвовать в этой игре, доставлять удовольствие «малышке». Со временем это перестало быть игрой, и Федя, как говорили его коллеги, незаметно для себя попал жене под каблук. Однако это его не огорчало: неважно, кто главенствует дома, важно, чтобы обоим это было не в тягость.

Трещинка в их отношениях появилась и стала шириться с тех пор, когда в газетах, по радио и телевидению заговорили о злодеяниях чекистов и их ответственности перед народом.

И что, вроде бы, Наталье до преступлений чекистов и при чем тут Федя, если он родился в пятьдесят шестом и к репрессиям имел такое же отношение, как гашековский персонаж, на участке у которого нашли человеческий череп.

Конечно, дело было не в этом. Просто Наталья своим женским чутьем безошибочно определила, что вся эта кампания ставит крест на ее надеждах.

Все могло бы измениться к лучшему, когда Феде предложили поработать в Каминске. Наталья, узнав об этом, неожиданно для всех обрадовалась. Уже потом, когда они обсуждали будущее место жительства, Наталья разоткровенничалась и сказала, что лучше быть начальником в маленьком городе, чем рядовым сотрудником в большом.

Наталья выросла в таком же городе, как Каминск, знала «провинцию» лучше Феди и надеялась, что жизнь там изменит и мужа. Но горбатого могила исправит, а верблюд — он и в Африке верблюд, ему все равно, где пахать день и ночь — в Н-ске или в Каминске.

Вот тогда-то и появилась среди Наткиных подруг пятидесятилетняя Зава, а потом и друг-обожатель Шушанов, больше известный в Каминске под кличкой Шуша.

До перестройки Шуша был сторожем на кладбище. Потом руководил кладбищенскими могильщиками и вдруг стал одним из первых кооператоров, денежным парнем, разъезжавшим на единственном в городе, правда, старом «Мерседесе».

Кооператив Шуши занимался оказанием «услуг населению при погребении», поэтому его тут же окрестили «Погребком».

Начальник комхоза Сысько, с которым Шуша заключил договор по оказанию вышеупомянутых услуг, вдруг понял, что попал к Шуше в кабалу, и начал с ним «бодаться». А чтобы, как он говорил, размонополизировать «Погребок», могильщики которого драли с жителей города бешеные деньги, попытался создать еще один кооператив, при том же комхозе. Однако не тут-то было. Шуша уехал отдыхать в Крым, а в это же время неизвестные лица отравили Сыськовского дога, сожгли будку с инструментами конкурентов, а самих конкурентов пообещали похоронить в тех же могилах, которые они осмелятся выкопать. Сысько сдался. Злые языки поговаривали, что Шуша заплатил-таки начальнику комхоза за собаку, однако сам Сысько это отрицал и говорил, что «с этим бандитом у него с недавних пор нет ничего общего».